Ревность волхвов - Страница 30

Затем, уже совсем вечером, около восьми, финский полицейский, очевидно главный (но в штатском), собрал нас во втором нашем домике (там, где жили Леся со Светой, Гореловы и Родион со Стеллой) и на очень приличном английском заявил, что он приносит извинения, но в нашем жилище будут продолжаться следственные действия. (Его речь переводил на русский Родион, однако в переводе нуждались только, как мне показалось, Иннокентий с Валентиной да Стелла и Саня). Настя находилась в прострации, она плакала в объятиях Жени, а та утешала ее, нашептывая что-то.

Полицейский заявил, что приносит извинения за доставленные неудобства, а городской совет в срочном порядке рассмотрел наш вопрос и разрешил нам за счет города, временно, на одну ночь, перебазироваться в другой домик, по соседству, не хуже классом. Еще констебль попросил никого из нас не выезжать из города и заявил, что с завтрашнего дня он и его коллеги начнут опрашивать нас в связи со случившимся.

Мы перебазировались в новый, предоставленный нам финскими властями, коттедж — однако не все. Настя осталась во втором домике вместе с Женей. Женя уложила подругу на супружеской постели, выселив мужа в гостиную. Санек тоже — ничего в нем святого! — дурашливо утверждал, что ему страшно, и просился в спальню к девочкам, Свете и Лесе, — но был, естественно, послан. В итоге мы вчетвером (я, Сашка и Иннокентий с Валентиной) заняли один из пустовавших коттеджей, расположенных неподалеку. Постельного белья здесь не имелось, из своего домика нам не разрешили взять даже зубные щетки — что вызвало кучу злобных комментариев Валентины. «И в вещах наших они будут рыться, мерзавцы! Я в Страсбургский суд обращусь!»

В итоге наконец все улеглись…

Я сижу сейчас в новой гостиной и пишу на своем сохраненном (спасибо Лесе) лэп-топе эти строчки… И постепенно хмелею от текилы… В окно виден наш ставший уже родным домик. У его порога стоят две полицейские машины, в том числе фургон. Внутри дома во всех комнатах горит свет…

А получасом ранее я наблюдал интересную сценку. К домику, где проходил обыск, вдруг подошла Леся. Ее встретил дежурный полицейский, она коротко поговорила с ним (очевидно, по-английски; все финны, особенно молодые, бодро спикают на инглише), и он вызвал на крыльцо того главного, что объявлял нам о переселении. (Тот нам представился, но имя-фамилию его, с большим количеством «у», я, разумеется, тут же забыл, а должность его была комиссар полиции… Звучит красиво, но насколько комиссар полиции у финнов важная птица, бог весть…) Во всяком случае, Леся показала ему какое-то удостоверение; после этого они минут пятнадцать о чем-то поговорили, причем вид у комиссара был весьма уважительным, словно беседа действительно шла между коллегами. Затем они попрощались, и финский полицейский вернулся в дом, где произошло убийство, а Леся поспешила к себе в коттедж.

Не сомневаюсь, что беседовали они о происшедшем. Интересно, что Лесе удалось выяснить? Как произошло убийство и, главное, какие улики нашли внутри финские полицейские?

3 января

Сегодня утром изысканно вежливый полицейский комиссар (по имени Ууно Утанен, как я понял на слух) снова собрал нас всех в домике, где жили Леся и другие, и объявил (опять-таки по-английски, в переводе Родиона), что следственные действия в нашем коттедже окончены и мы можем вернуться. Семья бухгалтера, особенно Валентина, встретила это известие бурным выражением облегчения, да и мне, признаться, не слишком хорошо спалось на новом месте. Полисмен заявил также, что уездному управлению полиции пока не удалось найти официального переводчика с финского на русский (каковой обязан в данном случае присутствовать при проведении ряда следственных мероприятий). Поэтому допрашивать нас будут завтра, в крайнем случае, послезавтра. До того времени он просит никого из нас не покидать город. Последнее сообщение было встречено возгласами недоумения, насмешками и даже плохо скрытым негодованием. Не очень-то мы, разумеется, стремились, чтоб нас допрашивали, — но при этом каждый из нас, я думаю, отчетливо понимал, что без этого все равно не обойтись. А тут — опять отсрочка… Уж на что не любит работать наша родная милиция, но неспешность полиции финской вызвала у меня даже оторопь. Или у этих ребят есть какие-то свои, особенные, заполярные методы, позволяющие раскрыть убийство и без допросов свидетелей? Хорошо бы.

Полицейский комиссар откланялся и ушел. Мы, одиннадцать человек, остались в столовой. Украдкой я осмотрел всех.

Настя Сухарова после гибели мужа будто омертвела. Она сидела неподвижная, как робот, у которого отключили питание, лицо ее ничего не выражало, а глаза были скрыты под солнцезащитными очками. Странно, но примерно такое же — отсутствующее — лицо было у Петра Горелова. Черных очков тот не надевал, но создавалось впечатление, что он смертельно хочет спать: Горелов глядел в одну точку, с усилием таращил глаза, а они никак не хотели как следует раскрываться. Волосы его были всклокочены. Я готов был держать пари, что он сегодня не умывался. Между вдовой и мужем сидела покалеченная Женя, вытянув и положив на лавку свою больную ногу. Ее лицо, казалось, постарело на несколько лет и хранило следы недавних слез. Временами она, будто что-то вспомнив, начинала поглаживать свою подругу по плечу. И даже Светка, по жизни вроде бы вечно веселая и беззаботная, чувствовалось, переживала смерть Вадима. Уголки ее губ скорбно опустились. Временами, словно она вспоминала что-то, ее глаза наполнялись слезами. Она делала усилие, смаргивала слезу, но через какое-то время влага выступала снова.