Ревность волхвов - Страница 57

Пропасть, расстилавшаяся под нами, вызывала холод в спине и дрожь в коленях. Где-то далеко-далеко, у горизонта, угадывалась тундра, полузамерзшие озера и озерца. Чуть ближе к нам сверкали фонари поселка, вилась освещенная лента автодороги. Потом в гору начинал карабкаться лес — черные страшные ели. А еще ближе к нам в снегу громоздились валуны. И скалы, кое-где присыпанные снегом, хищно вздымающие свои зубы. А между скалами и снежными валунами — бурная горная речка, не замерзшая, невзирая на минусовые температуры. Мы слышали ее шум.

Лететь до этой речки (или скал, или валунов) предстояло — кому-то из нас! — метров пятьдесят. Словом, выжить никаких шансов.

Невольно я отвернулся от пропасти. Мы отошли от края. И тут же ветер стих, и снова, словно занавес, прикрывающий страшные декорации, начал наползать туман.

Иннокентий сказал:

— Как секундант, я предлагаю противникам примириться.

Я ответствовал, глядя в сторону:

— Я готов принести Петру свои извинения.

Краем глаза я увидел, как оба секунданта испытующе уставились в лицо Горелова.

Мой противник выдержал паузу, а потом глухо молвил, игнорируя меня и обращаясь к секундантам:

— Нет, никаких извинений я не принимаю.

Проклятый псих! Идиот! Рогатый осел! Чего еще ему от меня нужно: чтобы я ноги ему целовал? Этого не будет. Драться так драться.

Черт, в казино мне никогда не везло. Но, может, оттого, что я относился к игре несерьезно? Может, теперь, когда на карту (в буквальном смысле) поставлена моя жизнь, судьба окажется ко мне более благосклонна?

Петр проговорил, старательно избегая меня взглядом:

— Я прошу, при любом исходе, не распространяться о дуэли. Скажете: произошел несчастный случай. В случае, если черная метка выпадет мне, передайте моей супруге письмо. — Он вытащил из кармана пуховика и протянул Родиону сложенный вдвое листок. — А теперь давайте начинать. Холодно, братцы.

В происходящем — наверное, от этого «холодно, братцы» — мне почудился фарс. Но еще сильнее оказалось ощущение, как от дурного сна или романа Кафки, когда нелепость происходящего помаленьку затягивает тебя, а потом постепенно превращается в страшное… А ты спеленут по рукам и ногам, и из этого ужаса невозможно вырваться…

Родион достал карты. Краем сознания я отметил смешную деталь. Карты были с голыми девочками на рубашках. Я видел такие у Саньки. Видимо, других в нашей компании не нашлось.

Мы, все четверо, подошли к плоскому капоту «Лендровера». Туман все сгущался, и вид на пропасть уже снова совершенно скрыла молочная пелена.

— Я мечу банк до пикового туза, — напомнил оговоренные правила Сыромятский. — Туз пик упадет направо — выиграл Иван. Петру надлежит прыгать. Туз пик ляжет налево — выиграл Петр. Соответственно, Ване предстоит последний полет.

Он протянул колоду Иннокентию. Тот снял. Потом Петру.

— Не желаете ли?

Горелов помотал головой. Я тоже отказался снимать.

Сыромятский начал метать. Сейчас, вспоминая происходившее, не скажу, чтобы в тот момент я волновался. Мною овладело какое-то отупение. Я даже не следил, какие выпадают карты. И не ожидал появления смертельного туза. Больше того: я даже не заметил в первый момент, куда он лег, — покуда Родион не произнес бесстрастно:

— Туз пик направо. Выиграл Иван.

Горелов глубоко и прерывисто вздохнул.

— Что ж, прощайте, — проговорил он, обращаясь к секундантам, и полез в кабину «Лендровера». Он все-таки хотел покончить собой внутри машины и ее утянуть за собой в пропасть. Словно языческий вождь, которого хоронили вместе с его колесницей. Странно, как он еще не додумался прихватить с собой жену.

Дурной сон продолжался. Я даже не испытывал ни малейшей радости от того, что победил. От того, что остаюсь в живых.

— Стой! — Иннокентий схватил Петра за рукав.

Тот молча отшвырнул его руку и залез-таки в кабину.

— Подождите, Петя, может быть, хватит? — морщась, проговорил Родион. — Подурачились, и будет. Мы все верим, что вы готовы идти до конца. Но давайте на этом остановимся.

Я не промолвил ни слова. Не буду я уговаривать этого шизофреника.

Дверь в «Лендровер» была открыта, бухгалтер вцепился в руку Горелова и начал вытаскивать его наружу.

Иннокентий был ниже Петра ростом, но гораздо плотнее и, похоже, сильнее.

Ему удалось выдернуть Горелова из кабины, и оба, не удержавшись на ногах, повалились на снег.

Интересно, кто-нибудь из них цеплялся бы за меня с той же силой, когда бы пиковый туз выпал мне? И если бы мне пришлось лететь в пропасть? Я вдруг почувствовал жгучую обиду.

На языке у меня вертелось нечто презрительное в адрес Горелова, вроде: «Хорошо устраивать дуэли, когда в последний момент друзья вытащат тебя из пропасти».

Но я удержался, не сказал. И хорошо, что не сказал.

Потому что тут Петя вдруг вырвался из железных объятий Кена. Вскочил на ноги. Бросился к краю пропасти. И — не успел Иннокентий его догнать, не успели мы с Родионом ему помешать — ухнул вниз.

Что было потом?

Мы ахнули. Сердце у меня оборвалось. Дурной абсурдный сон все-таки обернулся не фарсом — трагедией. Мы втроем кинулись к краю площадки. Мне показалось, что я услышал, как ударилось о камни упавшее тело. Сквозь туман не было не видно ни зги.

— Петя! — отчаянно крикнул Родион. Молчание было ему ответом.

Белая пелена сгустилась. Мы с трудом видели собственные вытянутые руки. Но наши голоса слышались хорошо, и мы вопили в кромешном белом облаке: «Петя! Петя! Петя!»

Никто не отвечал. Горелов убился о скалы? Или он лежит там, внизу, весь переломанный, истекая кровью?