Ревность волхвов - Страница 71

— Что у тебя не сходится? — спросил я участливо, однако детективша ответила вопросом:

— Иван, ты не замерз?

— Нет, а ты?

— Я тоже нет. Пойдем еще прогуляемся? До нижней станции гондолы.

И снова ей не пришлось меня уговаривать. Насчет ночных прогулок я завсегда пожалуйста.

От ближайшего к нашим домикам подъемника (возле которого мы с Лесей находились) к гондоле вела длинная пологая трасса — просека в лесу. Не раз и не два я пролетал по ней на своем борде. Но то бывало днем, когда вокруг полно народу и по дороге скользит, вздымая снежную пыль, веселая пестрая толпа на лыжах и досках. Теперь, ночью, мы были здесь совсем одни, нас сопровождали только ледяные звезды, и лес вздымался темной стеной по обе стороны дороги.

— Я ничего не понимаю! — вдруг воскликнула Леся с ноткой отчаяния в голосе. — Ни-че-го!

— Что ты не понимаешь? — спросил я участливо.

— Кто убил. И почему. Не сходятся концы с концами. Убить мог любой из нас.

— Ну почему любой? — переспросил я весело. Я хотел развлечь ее, обратить наш серьезный разговор, который мне, признаться, уже прискучил, в шутку. — Я, например, не мог убить. Да и ты тоже.

— Почему? — не приняла она шутейного тона. — Почему мы с тобой не могли?

— Давай будем исходить не из того, что мы с тобой хорошие, а из возможностей. А мы оба весь день были на горе, на виду. А когда вернулись в коттеджи, Вадим был уже мертв… А может быть, стоит идти от противного? Понять для начала, кто НЕ МОГ убить, и вычеркнуть их из списка?

Тут вдруг за нашими спинами вспыхнул мощнейший свет. Леся вздрогнула, и мы оба оглянулись. Сзади, по просеке, на нас наползал ратрак. Он, видимо, уже разутюжил гору и теперь направлялся к новому месту работы. На искристый в лучах прожектора снег упали две наши длинные тени. Они укорачивались по мере того, как трактор приближался к нам сзади.

— Не могла убить своего мужа и Настя, — вернулся я к прерванному разговору.

— Правильно, — кивнула Леся. — Почему?

— Да потому, что она все время была с нами на горе, мы ее практически не теряли из вида.

— Икзэктли, – согласилась девушка.

— И Женя убить тоже не могла.

Снова прозвучал вопрос «почему?». Видимо, начинающая сыщица проверяла себя, а мои ответы помогали ей в размышлениях.

Я пожал плечами:

— Потому что у нее серьезно повреждена нога. Она по дому-то передвигается с трудом, а тут пришлось бы до нашего коттеджа ковылять метров пятьсот, а потом еще и возвращаться, пока Петя не проснулся.

— Согласна, — кивнула Леся. — А еще? Кого еще мы можем исключить?

Я мысленно пробежался по всем нашим, и получалось… Получалось, что все остальные, кроме Жени и Насти, убить как раз могли.

Ратрак поравнялся с нами. Мы отступили на обочину. Вездеход прошумел мимо. Ратраком правил молодой, но донельзя серьезный финн. Мы помахали ему руками — в ответ он важно, не теряя собственного достоинства, кивнул и пополз дальше. За бульдозером тянулся идеально ровный, слегка волнистый снег. Даже жалко было его топтать, и дальше мы пошли гуськом по обочине.

Я признал:

— На все сто процентов мы не можем больше исключить никого.

— В том-то и дело! — воскликнула Леся.

Ратрак шумел мотором где-то уже далеко впереди, и нас опять со всех сторон обступала полярная ночь.

— Вот скажи мне, — вдруг неожиданно перескочила девушка на другую тему, — только честно… Я просто не могу проникнуть в тайны вашей загадочной, как пять копеек, мужской, блин, психологии… Допустим, ты лежишь, болеешь, совсем один в коттедже. И к тебе вдруг приходит женщина. И начинает ворковать: ля-ля-ля, три рубля, я тебя люблю, я тебя хочу, я отдам тебе самое дорогое, что у меня есть. И срывает с себя одежды… Как ты поступишь?

— А женщина красивая?

— А есть разница? — обернулась и уставилась на меня Леся.

— Конечно, есть.

— Значит, красивой ты бы сказал: прыгай, дорогая, ко мне в койку?

— Ну, наверно.

— Ага. Впрочем, в тебе я и не сомневалась… Значит, для мужчины не имеет значения, любит он ее или нет?

— Не имеет.

— А играет роль, было ли у него с нею что-то раньше?

— Абсолютно нет. На новенького даже лучше.

— Хм, вот как? Но это лишь твое мнение, а ты у нас известный… — Она оборвала свою мысль, но я понял, что она хотела назвать меня бабником, и мне была, в общем-то, лестна подобная репутация.

Однако я возразил:

— Знаешь, Леся, мужики, по-моему, по сути своей все одинаковые.

— То есть Вадим тоже сказал бы «да» любой?

— Ну, если она не окончательная уродка или старуха… И знаешь, почему мы обычно говорим «да»? Потому что женщинам нельзя отказывать. Они в таком случае после смерти в гарпий превращаются. Или в фурий, точно не помню.

— Вот ты как все повернул! — усмехнулась она. — Женщины, значит, во всем виноваты.

— Конечно, — убежденно сказал я. — Вы — сосуд диавольский, соблазняющий…

— Да уж тебе, конечно, лучше знать насчет сосудов соблазняющих… — саркастически протянула Леся.

Она развернулась и пошла дальше, не разбирая дороги, оставляя следы на ровном снегу. Я догнал ее и пошел рядом. И в самом деле, что жалеть только что разглаженное белое полотно, — все равно завтра лыжники его разъездят.

— Ну, — повернулась она ко мне, — а на такую, как Валентина, Вадим бы клюнул?

Я минуту подумал и кивнул.

— Пожалуй, да. Она хоть и не королева красоты, да и постарше его будет, но вполне даже ничего… Но главное тут не сама Валентина…

— А что же? — воззрилась на меня сыщица.