Ревность волхвов - Страница 87

Я правильно сделал, что столик в «Стейк-хаусе» заказал заранее, потому что свободных мест в ресторане не оказалось. У входа стояли три машины, все с российскими номерами, и весьма понтовые: «Рейнджровер», «Лендкрузер» и «Вольво ХС90». Ну, мою «Хонду» тоже не в Тольятти делали, посему я с чувством собственного достоинства припарковался рядом.

Когда мы подъехали, я намеренно задержался в машине и предложил Лесе:

— А давай здесь, в ресторане, поиграем? Или всех разыграем?

— Ка-ак? — пропела она. Настроение у нее было хорошим.

— Как у тебя с английским?

— I speak English quite well. — Произношение у нее было вполне шарман.

— Ну, так давай изобразим иностранцев. Не хочется иметь ничего общего с нашими туристами.

— Что ж, давай. Кем мы будем? Индусами? Эфиопами?

— Да не очень мы косим на эфиопов. Давай заделаемся, ну, например, бельгийцами. Или голландцами.

— О’кейчик. Надеюсь, голландского здесь никто не знает.

На самом деле, главная причина, почему я предложил девушке игру, заключалась в том, что человек, говорящий на неродном языке, невольно становится правдивее. Откровеннее. Не раз по себе замечал. А я как раз и хотел, чтобы Леся передо мной раскрылась.

Нас усадили за столик на двоих. Рядом гуляла шумная русская компания. Официант, молодой парень, держался с достоинством, однако вежливо и предупредительно. И с ним, и между собой мы говорили только по-английски. Ее язык оказался неплох, пожалуй, даже лучше моего. Но, главное, друг дружку мы понимали.

Я немедленно попросил у официанта, чтобы тот принес девушке крепкий коктейль. Себе я заказал пива: как-никак, я за рулем, а назавтра в четыре утра стартует наш автопробег. Нам оставалось каких-то восемь часов. Чтобы совершить намеченное, у меня имелся последний шанс, и мне кажется, Леся это хорошо понимала — иначе не пошла бы со мной в ресторан. Вот только вряд ли она догадывалась о другой моей цели.

Мы заказали по бифштексу из оленины средней прожарки, под смородиново-хвойным соусом. В нашем «тэйбл-токе» мы говорили о чем угодно, только не о трагических событиях последних дней. Я рассказывал ей анекдоты и смешные истории из своей студенческой, походной и офисной жизни. Юная юристка охотно смеялась. Официант подносил ей все новые разноцветные напитки. Я успел шепнуть ему, чтобы как только у нее кончался коктейль, он приносил ей новый. Парень, по-моему, проникся моим планом подпоить спутницу: да здравствует мужская солидарность! Впрочем, для него она имела вполне материальное выражение в сумме будущих чаевых.

Бифштекс из оленины оказался изумительно вкусным, очень нежным, и пикантно сочетался с соусом. Я наблюдал, как постепенно пьянеет от питья, еды и роскоши ресторана Леся. Черты ее лица, обычно строго-сосредоточенные, расслаблялись. Взгляд соловел.

Мне хотелось спросить ее, как прошло свидание с Боковым? Сюда он ее водил или куда попроще? Где закончилось это рандеву — не у него ли в номере? Или, может, они встретились как коллеги, типа, по делу — надо ж им было сговориться, чтобы изобличить Настю и Женю? Но я не сомневался, что, стоит мне спросить напрямик, она, во-первых, ответит: а откуда я знаю, что они встречались? И мне придется признаваться, что я за ней следил. Во-вторых, она, конечно же, скажет, что с дипломатом у нее была чисто деловая встреча. Хотя на деловые свидания редко ходят после семи и выряжаются так, как она.

Ревность провоцировала мою страсть и придавала мне вдохновения. Я глядел на Лесю почти влюбленным взглядом. Усилием воли отводил взор, ежеминутно готовый нырнуть в ее роскошное декольте, и задерживался на ее зеленых глазах в обрамлении длинных и пушистых ресниц.

Но под конец ужина разговор все равно свернул к трагическим событиям последних дней.

— А знаешь, когда я догадалась, что убийцы — те две тетки? — хвастливо проговорила Леся.

Язычок у нее слегка заплетался. Вели беседу мы по-прежнему по-английски. Словарный запас у нее был будь здоров, правда, в грамматике она слегка плавала.

— Когда?

— В ту ночь, когда мы с тобой полярное сияние видели. Ты мне очень много пищи для размышления дал. Я не могла уснуть, ворочалась и все думала, думала… И знаешь, что послужило отправной точкой?

— Ну, и?..

— Твой рассказ о том, как ты подслушал разговор Жени и Насти. О том, что вроде Петя — психически больной и они боятся, как бы у него не было обострения… Ты знаешь — я ведь аналогичную беседу слышала!

— Ту же самую? — нахмурился я.

— Нет, говорю тебе: аналогичную! Не ту самую, а другую! Это было тридцать первого декабря, утром! А беседовали те две особы о том же: как Женя якобы переживает за психическое здоровье своего супруга в связи со сменой климата и обстановки. И когда я узнала, что ты, в другой раз, слышал то же самое, я подумала: есть в этих разговорах что-то нарочитое. Будто их специально вели в расчете на чужие уши. Словно очень уж стремились представить Петра Горелова психом…

Официант принес на десерт морошку под взбитыми сливками, а в качестве дижестива — сладкий клюквенный ликер.

А Леся и без дижестива разболталась:

— Я все время сбрасывала со счетов и Настю Сухарову, и твою Горелову. В самом деле: Женя от первого покушения пострадала. А Настя в день убийства все время у нас с тобой на глазах была. Плюс, Горелова еле ходила — как она могла доковылять до вашего коттеджа и вернуться, пока ее супруг предается сиесте?.. А потом я сказала себе: Олеся Максимовна, мысли смелее! Как нас профессор Никаноров учил. Постарайся выйти за рамки возможного и даже за границы здравого смысла. И я спросила себя: а почему нет? И тогда меня осенило: ведь эти тетки друг с другом в заговоре, заодно!..