Ревность волхвов - Страница 55

Мы гуляли с полчаса. Кууттанен спрашивал, Боков переводил, я отвечал. А потом началось интересное. Финский комиссар выключил диктофон и куда-то, бочком-бочком, слинял. Мы остались на дорожке лицом к лицу с посольским.

— Скажите, Иван, — вдруг спросил Боков, — а как во время вашей поездки проявил себя Родион Сыромятский?

— А почему вы спрашиваете?

— Вы же с ним знакомы совсем недавно? — ушел мой собеседник от ответа.

— Да, с двадцать седьмого декабря прошлого года, — кивнул я.

— У вас хорошая память, — улыбнулся Боков. — Ну, и как вам Родион?

— Нормальный мужик, — пожал я плечами. А что еще прикажете отвечать на подобный вопрос представителю посольства с неясными полномочиями?

— Вы не замечали в его поведении каких-то странностей? Чего-то, э-э, — допросчик неопределенно повертел пальцами в воздухе, — необычного, может быть, настораживающего?

На самом деле я за Родионом заметил много необычного и даже настораживающего.

И его разговор с финном (по-фински!) в баре гостиницы в Оулу.

И его встречу с носатым мутным человеком Панайотом, которую засекла Леся (и заметил покойный Вадим).

И еще одну его встречу — с неким, как я его окрестил про себя, топ-менеджером международной корпорации — в поселке в новогоднюю ночь.

И, наконец, их совместную со Стеллой поездку в Рованиеми второго января, в день убийства. Вопрос: была ли та поездка? Во всяком случае, Стелла никуда не уезжала, находилась здесь, в баре «Гондола», уговаривала бритоголового Володю избить Вадима. Тогда спрашивается, где в то время был и чем занимался Родион?

Однако я нисколько не собирался вывалить свои подозрения первому встречному вопрошальщику, да еще из нашего посольства. Хотя вопросы дипломата про Родиона выглядели сами по себе, согласитесь, необычными и даже настораживающими.

Я как можно равнодушней заявил:

— Ничего такого я за Сыромятским не замечал. Мужик как мужик. Спокойный, немногословный. А почему вы спрашиваете?

— Есть к нему интерес, — неопределенно промолвил Боков.

— Он что, шпион?

Дипломат расхохотался. По-моему, искренне.

— Вот уж нет.

— Его подозревают в убийстве?

— Все может быть, — опять ускользнул от ответа Боков. — Ну ладно, пойдемте к господину Кууттанену, а то он нас заждался…

…Потом, когда все допросы завершились, я спросил сначала у Леси, а потом у Сани, о чем говорили с ними.

И, оказывается, обоим посольский, специально оставшись с ними тет-а-тет, задавал вопросы о Родионе. Надо думать, что и остальным нашим — тоже.

Чем же, интересно, провинился г-н Сыромятский, что попал под колпак российской разведки?.. (Уж не будем лукавить, совершенно понятен основной род занятий товарища Бокова, у него на плечах сквозь костюмчик погоны прорастают…)

…А ближе к ночи случилось вот что. Писать об этом трудно, но раз уж я взялся быть летописцем, то негоже трусливо убегать от того, что лично мне тяжело и неприятно.

Итак, вечером я возвращался с горы. Я накатался на борде в одиночестве, ледяной ветер и скорость выветрили наконец из моих мозгов и убийство, и следствие, и Лесю, и случай с Женей. Однако нашлись люди, не давшие мне ни о чем забыть.

На дорожке, ведущей к нашему коттеджу, я повстречал Петра Горелова. Похоже, он поджидал именно меня. Когда я поравнялся с ним и остановился, он, со спокойной злобой глядя мне прямо в глаза, сказал:

— Я все знаю. Ты мерзавец и негодяй.

Я попытался прикинуться чайником. Пробормотал:

— О чем ты, не понимаю…

— Все ты понимаешь. О тебе. И о моей жене. И о том, как ты с ней кувыркался. В твоей машине.

— Н-ну да, мы ездили с ней… Покатались полчаса…

Я изо всех сил пытался сохранить честь дамы. И свою. Не исключено, что Петя просто брал меня на понт. Слышал ночью отъезжавшую от их коттеджа «Хонду». Видел, как в нее садилась Женька, а остальное — его ревнивые домыслы.

— Не трынди, — скрипнул он зубами. — Она мне все рассказала.

«Сволочь, берет меня на пушку!» — подумал я.

— Все? Что все ты знаешь? — усмехнулся я.

Он тяжело задышал. Слова, казалось, с трудом вырываются из его рта.

— Вы поехали на вершину. Туман. Остановились на обочине. Ты вышел. Она разделась. Разложила сиденье. Ты накинулся на нее… Она рассказала мне. Она болеет. Она не владела собой. Тогда. Ты воспользовался ее слабостью. Ты негодяй.

— Хорошо, — миролюбиво сказал я. — Что дальше?

Он по-прежнему глубоко вдыхал и со свистом выдыхал холодный воздух.

— Поедем разберемся.

Похоже, разборка действительно была неизбежна. Я как можно спокойней спросил:

— Поедем — куда?

— На ту же гору, — он слегка успокоился, и я понял, что он все заранее продумал. — На ту же самую дорогу, на которой вы с ней… — Он нервно сглотнул. — Там сейчас наверняка туман. Опять туман.

По этому «опять туман» я безошибочно понял, что Женька ему действительно все рассказала. Зачем она это сделала? Что она, дура? Или садистка? И ей доставляет извращенное удовольствие мучить своего мужика?

А Горелов продолжал:

— Дорожка там узкая. Поедем. Ты на своей машине, я — на своей. Навстречу друг другу. На полном ходу. Кто не выдержит и отвернет — улетит в пропасть.

Глаза его горели. Он действительно казался психом.

— А если никто не отвернет?

— Тогда сойдемся лоб в лоб. Там уж поглядим, у кого ремни с подушками лучше.

— Замечательно! Оба останемся на всю жизнь калеками…

Он пожал плечами и с вызовом произнес:

— Я готов рискнуть.